ЛЕТО 1978

Летом 1978 года после первого курса Ивановского текстильного института я вступил в стройотряд «Искра», назначен был комиссаром.

Командиром тогда был Ворожейкин Николай Николаевич, преподаватель кафедры черчения. Объектов было два: в городе Плёс на Волге мы строили капустохранилище, а в километрах в пяти вверх по Волге в совхозе «Утёс» детский двухэтажный комбинат.  Штаб стройотряда расквартировали в черырёхкомнатной квартире в Плёсе. Доктором отряда была студентка с мед.института  Света. До Утёса проще было добираться этаким речным трамвайчиком. Как-то, помню, захожу на борт, кондукторша всех обошла, обилетила, а корабль всё не отплывает, народ стал волноваться. Выяснилось, что капитана забрали в местный вытрезвитель пока стояли. Мужики пошли, осадили вытрезвитель, высвободили капитана, после этого  поплыли. В Утёсе двое наших бойцов подцепили сифилис от воспитательницы  детсада. Когда об этом стало известно, Коля Ворожейкин говорит, — Блин, вчера с ними за руку здоровался. Спрашиваем Свету, — Какие первичные признаки у сифилиса? Она книжку почитала, говорит, — Сперва начинают чесаться брови, потом грудь, со временем образуется шанкр. Сидим мы за столом с Ворожейкиным и вдруг оба оцепенели, — У каждого рука замерла при почёсывании брови.

В Плёсе был дом отдыха ВТО (Всесоюзного театрального общества).  Мы с этими артистами, как-то в волейбол играли. Я немного поучаствовал, вскоре на скамейку посадили, со второго тайма выходит в их команде Сергей Юрский. У него из под шорт трусы цветные видны. Была овация. После игры Валерке Митькову, мастеру нашего отряда, он здоровенный такой, лучше всех играл,  цветы флоксы подарили знаменитые балерины из Мариинского театра.

Когда настала пора к прорабу идти, подписывать наряды, местных мужиков-строителей спросил совета, как лучше к прорабу подъехать. Они говорят, — Иди с бутылкой к нему домой. Он вчера сына женил, подпишет всё. При этом как-то ехидно, помню,  захихикали.  Приходим мы с Валеркой к прорабу домой, ставим бутылку, кладём наряды. А тот  говорит, что пока не съедим тазик винегрета, из-за стола, нас не выпустит. Думали, шутит. Ни хрена, достал топор, глаза ненормальные. Я этот винегрет до сих пор недолюбливаю. Наряды, гад, при этом не подписал.

Прошёл слух, что в Плёс приехал Евгений Евстигнеев.  Видели мы его мельком. У него был серебристый Мерседес.  Сидим, как-то вечером в ресторане, он был единственный на весь городок. Смотрим, заходит Евгений Евстигнеев, на пальце крутит ключи от Мерседеса. С ним какая-то блондинка очень такая стройная в джинсах и в жилетке из меха наружу. Стоят они при входе в зал. Официантка, мимо пробегая, им бросила, — Что тут стоите, видите нету мест. Евстигнеев подбросил ключи, произнёс «Таверна» и развернулся. Валерка официантке говорит, — Ты знаешь, кого прогнала? Это Евгений Евстигнеев. Она так и села. Хотела вдогонку даже бежать.

Проработали мы что-то около двух месяцев, похоже, что пролетаем по деньгам. К середине августа приходит команда из обкома комсомола направить бригаду на ударную народную стройку. Это под Тейковом в густых лесах на месте взорванных ракетных стратегических шахт строили гигантскую птицефабрику «Лесная». Народу было там полно со всей области и студентов и рабочих, техники всякой море. Коля меня туда отправил, дал семь бойцов. Нас расселили в заброшенной солдатской казарме.  Кормили в столовке для студентов, поварихи были девчонки с кулинарного техникума.  Мне были поручены 1,2,3 блоки, каждый блок — соединённые по центру три здания длиной 108 метров, там куры жили. Надо было создать ливневую канализацию вдоль этих девяти 108-метровых зданий с уклоном в 0,3%, это бетонный лоток на земле шириной полметра. Бьёмся день, бьёмся другой, похоже, толку никакого, — земля рядом со стеной с прессованным цементом, осколками кирпича как бетон, лопата не берёт. Как-то привезли машину бетона, девать его некуда, выкопали поодаль яму и захоронили бетон. Хороший бетон марки 500.

Подходит ко мне птичница Зоя кареглазая такая, симпатичная. Просит помощи, — в тамбуре одного из блоков при входе после дождя не зайти, — стоит лужа глубокая. Мы этот тамбур легко забетонировали. Я ей говорю, может, дашь ключи на ночь, мы хоть пару кур тут своруем, а то бойцы не доедают. Дала ключи с условием, что в 6 утра я ей их отдам. Вечером пошли мы на дело Олегом Карягиным, крепкий такой парень широкой кости (к нему кличка «Сынок» приклеилась). Заходим в птичник, включаем свет. Эти куры стали там как орлы летать, передавили маленьких наверное несколько сотен.  Кое-как поймали трёх, головы отрубили. Двух спрятали в пожарном ящике, а одну в казарме варили в ведре на плитке часа три, ели практически сырую, борясь со сном. Под утро просыпаемся от душераздирающего крика. Это крысы  разбегались, весело им от этой курицы стало, прямо на лицо Вадиму Филиппову одна прыгнула. Потом Зою спрашиваю, — как вы  тут кур этих ловите? Она говорит, что просто свет включать не надо было, подходи и бери.

Захожу в нашу казарму как-то раз после планёрки, а на двери написано «Не входить, — летают молотки». Что за фигня, постучал, дверь осторожно приоткрыл.  Оказалось  бойцы положили на пол котлету, выключили свет и направили на неё фонарь. При этом у каждого в руках какая-нибудь железяка, камень, или ещё что. Я взял висячий замок и тоже сел. Договорились, что никто не дышит вслух. Сидим, напряжённо всматриваемся, готовые к атаке.  Вдруг кто-то говорит, — А где котлета? Крысы её стащили прямо на наших глазах.

Подошёл на камбузе к старшей, что с кулинарного техникума, с ней договорились, что, сколько птиц мы им не принесём, половину из них они нам будут варить, жарить, тушить по нашему пожеланию.

Лёва Латышев предложил запросить грейдер для этих бетонных канав. Мы сделали так:  по нивелиру через определённые промежутки наделали ямок с клиньями по нужной глубине. Едет грейдер медленно, выставив центральную лопату вбок под нужным углом. Лёва идёт рядом с машиной, в руках палка с сантиметрами. Я стою на краю блока, смотрю в нивелир, а углом лопаты глубину канавы регулируем жестами.  В конце пути стоит бутылка водки для грейдериста.

Женька Головин вечером говорит, —  командир, отпусти на бля..ки, девчонка хорошая, в столовке на выпечке работает. Хорошо, говорю, только с утра чтобы был как все. С того дня к обеду у каждого из нас по песочной полоске типа пирожного. Другим студентам не хватало белого хлеба, а Сынок с Лёвой, помню, сахара в чай насыпали по полстакана, а так как он не растворялся, вынуждены были стакан раскручивать.

На планёрке начальник строительства Яцкаер предлагает мне заасфальтировать  дорожки вдоль блоков. Студентам на асфальте  запрещено работать, но положено давать молоко, но только после первых двух недель таких работ. Я потребовал молоко сразу. С асфальтом мы быстро управились, но молоко всё время  получали.

Как-то подходит ко мне зав. Столовой, говорит, что моя бригада тут самая крутая, сильно выделяется. Надо, говорит помочь, забить свинью, это в свинокомплексе «Боровое», что километрах в пяти. Я говорю, — Даже не вопрос. Десять рублей наряд. Она тут же согласилась, говорит, завтра в полшестого машина будет ждать.  Надо было бы побольше запросить, но ничего  уже не поделаешь. Стали мы меж собой решать, как эту свинью прибить. Все городские, никто этим никогда не занимался. Назначил Юрку Федотова и Сынка. Кто что на эту тему где слышал, им всё  насоветовали.  На другой день приходим на обед, тут Юрка с Сынком появляются, в крови полностью. Не успели с ними поговорить, подходит Зав. столовой. – Получите, говорит свои деньги, ещё чтобы мы когда связались с такими садистами, — даёт 9 руб. 50 коп. Я говорю, что договаривались на десятку. Она отвечает, что 50 коп. — это подоходный  налог. Я ей, — до 70 рублей налог не действует. Она мне, — на вас действует. Когда Юрку с Сынком привезли на грузовике в Боровое, видят, стоит в небольшом загончике не свинья, а целый бегемот. Это была  племенная свиноматка, она ногу повредила, поэтому её и приговорили. Дали им нож. Свинья занервничала, стала голос подавать. Несколько раз тыкали ей в район сердца, не умирает, а только громче визжит. Подобрали сварочный пруток, обухом топора отковали на каком-то булыжнике, заострили, давай ей в ноздрю забивать… В общем свинья погибла через несколько часов только после того, как ей тупым топором голову отрубили. Думали, это конец, нет, оказалось, надо её ещё подвесить, внутренности вынуть. Все свинарки были в шоке, таких зверей-садистов ещё не видели. Эта породистая свинья полдня там издавала децибел 200 непрерывно.

Как-то находят мои бойцы толстый портмоне. Там паспорт, комсомольский билет, права, документы на машину, деньги и талоны на бензин, литров на 500. Нашли мы владельца, парень молодой. Я ему всё вернул кроме бензина.  Он  готов был чуть не руки целовать.

На персональном ЗИЛ-550 (водителя Витю я приучил останавливаться как раз напротив поднятой мною ноги) я ездил через Иваново в Плёс.  Захожу домой, дома никого, все на работе, весь холодильник забил курами, утками, бройлерами.

Забавно, но однажды подошёл ко мне главный инженер птицефабрики, отвёл в сторонку и тихо говорит, что скоро у его сына свадьба. Поздравляю, говорю, — от меня-то что надо. – Помоги, — говорит с птицами. Вот цирк.

На птицефабрике был начальник ПТО очень похожий на Маяковского, никак не мог поверить, что мы вручную разработали семьсот пятьдесят кубометров грунта 3-й категории. Приходил на замеры.  Я говорю, что здесь весь грунт практически скальный, даже не  вблизи стены. Хочешь, сам проверь. Даю лом, он этим ломом долбанул, где мы бетон хоронили, искры полетели. Учёба в институте уже во всю шла, а я всё деньги ездил на птицефабрику добывал. Когда, наконец, всё пробил, они там заявили, что по ведомости с заранее поставленными подписями денег не дадут (не могли не понимать, что конечно, в ведомости  были и мёртвые души). – Тогда, говорю, везите деньги к нам в институт и выдавайте там сами. Сговорились на том, что секретаря парткома и от комсомола кого туда привезу. Когда вернулись в Иваново с деньгами вместе с Колей Ворожейкиным, я перед рестораном портфель домой закинул. В квартире не было никого. Матушка моя, вернувшись с работы, открыла портфель, он лежал в прихожей, она думала, может там вещи какие постирать, ей стало плохо,  — там было почти 20 тысяч нами заработанных за месяц. Из них Ворожейкин прикрыл пролёт по остальным бригадам нашего отряда.

Если кто вспомнит другие слова этой нашей песни, скиньте, я просто забыл.

По итогам той работы меня поощрили турпутёвкой в Венгрию от обкома комсомола.

Андрей Шаклеин, Раменское 2011