КАМАКИН

Дело было в северной Атлантике в автономке. Я стоял «собачью» вахту: с 0 до 4 и с 12 до 16 часов.

Вёл вахтенный журнал в Центральном. 31 декабря 1974 года под Новый год сменился я в 4 утра, можно было пойти в кают-кампанию, позавтракать, столы там были накрыты. Что-то не захотелось идти в пятый отсек, моя секретная часть (каюта № 46) была в четвёртом между ракетными шахтами. Сварил я себе кофе, покушал сгущёнки, печенья (у меня запас всегда был), лёг спать. Только стал засыпать, вдруг чувствую, что лежу под углом уже не на койке, а на таких удерживающих сбоку скобах на краю постели. Кручу выключатель, света нет, ничего понять не могу,- спрыгиваю в темноте, подо мною вместо палубы сейф, чуть об его ручку ногу не сломал. Открыл каюту, в отсеке сумрачный аварийный свет. Оделся, тапочки обул. Вышел, закрыл, опечатал каюту. Тишина. Что-то как-то стало жутковато. Пошёл на свой пост в Центральный, это в третьем отсеке. Дифферент на нос такой, что до носовой переборки не удержался, съехал по линолеуму на пайоле. Открыл кремальеру, межотсечная дверь распахнулась (она открывалась в сторону носа). Перебрался в 3 отсек, держась, чтобы не слететь. Чтобы задраить переборку, пришлось упираться двумя ногами в приборные стойки (дверь весит почти 200 килограммов). С огромным трудом защёлкнул её, задраил кремальеру, заползаю по трапу в Центральный, сел на своё место. И всё это – в полной тишине. В Центральном посту были трое: офицер — вычислитель, кажется, тогда был капитан-лейтенант Весенин Валерий Эдуардович, рулевой — матрос Салимгариев и лейтенант Дерунец (или Дергунец) на пульте «Титан». Все они, сразу было это заметно, находились в оцепенении. Дерунец был не с нашего экипажа, он был приписной.

После смены нашей вахты, в 4 часа утра положено было удифферентовать корабль, то есть, остановив ход, в неподвижном состоянии на глубине метров 45 надо было добиться полного горизонтального состояния. И, только после этого, дав ход, глубину уже можно было регулировать только рубочными и кормовыми горизонтальными рулями. В тот раз при дифферентовке понадобилось дать небольшой пузырь в кормовую группу цистерн главного балласта (то есть слегка наддуть). Это делается с пульта «Титан», который управлял всеми инженерными системами корабля. Он был на правом борту Центрального поста, на нём были, в том числе, три переключателя серебристо-жемчужного цвета: «нос, центр, корма». Вся большая панель пульта — серебристо-серого цвета, заметно выделялись только закрытые защитным прозрачным щитком три переключателя ярко красного цвета с надписью на щитке «АВАРИЙНОЕ ПРОДУВАНИЕ». Этот Дерунец вместо подачи пузыря в корму вскрыл защиту и аварийно продул кормовую группу ЦГБ . А это гигантские цистерны с давлением воздуха 400 атмосфер. Атомный подводный ракетный крейсер самый мощный тогда в мире встал, можно сказать, раком. Дифферент составил ровно 30 градусов. Под килем мы имели 5500 метров. Сеанс связи, при котором мы сообщили в Москву, что всё идёт штатно, по плану, состоялся совсем недавно, не более получаса назад. Сбросилась аварийная защита обоих реакторов, настолько произошло это неожиданно, что даже аварийную тревогу не сыграли.

Через какую-то минуту влетает в Центральный совершенно заспанный командир БЧ-5 Камакин Юрий Андреевич (его каюта была в носовой части 3 отсека палубой ниже). Своими выпуклыми военно-морскими глазами Камакин мгновенно оценил ситуацию, подскочил к Титану, оттолкнув лейтенанта, врубил аварийное продувание носовой группы (повернул левую красную клавишу). Лодка вылетела на поверхность как пробка. Подняли перископ, осмотрелись. Горизонт был чист. Погрузились быстро. Лейтенанта забрал в амбулаторию на беседу особист капитан-лейтенант Нурисламов (он там с нашим доктором капитаном Градским обитал). Этот Дерунец, кажется, на этом закончил свою военно-морскую карьеру, а может, и нет, не знаю. Никаких документов по этому поводу я потом не видел. Камакин срочно затребовал от меня один из томов паспорта завода-изготовителя. Оказалось, что завод (Северное машиностроительное предприятие «СМП», Северодвинск) гарантирует максимальную величину дифферента в 30 градусов на протяжении не более 60 секунд на нашем проекте 667Б. После чего такое массивное оборудование, как турбины, главные электродвигатели, и прочие, просто слетают с амортизационных резиновых опор, а это уже верный конец, — все эти тонны летят в нос корабля, пробивают межотсечные переборки 9, 8 отсеков, ломают переборку 7 отсека, — там два реактора. Кроме этого срываются многотонные дизеля из 6 отсека, прошибают переборку пятого — там отдыхает больше пол-экипажа, свободных от вахты и летят дальше. Корабль встаёт почти носом вниз и плавно уходит на глубину пять с половиной тысяч метров. Прочный корпус может выдержать давление больше, чем километр глубины, но до этого рвётся забортная арматура, — страшный удар давления в каждом отсеке убивает всех, наверное, быстро. Корпус корабля лопается как орех, ещё не достигнув дна, причём не весь сразу, а поотсечно. Цистерны главного балласта, это — сжатый до 400 атмосфер воздух. Они дают нейтральную плавучесть на отметке метров, наверное, 600-800 (я не могу точный расчёт дать, не специалист). При этом всё это никак не способствует тому, чтобы лодка гладко легла на дно, наоборот, всяческие течения ещё какое-то время несут корпус, разваливая его постепенно. В итоге Атомный подводный ракетоносец проекта «667Б» исчезает быстро и практически бесследно.

Спустя сутки, после того, как в Москве нас не услышат в заданное время там хватятся, начнут включать резервные системы связи (сверхдлинноволновую, быть может, через Параван, тут я опять не специалист). И только тогда, когда им станет ясно, что произошло что-то чрезвычайное, станут предпринимать действия по поиску нашего корабля. Так как на весь мир в бубен бить нельзя, направят какое-нибудь гидрографическое судно из близ находящихся для обследования квадрата, только при этом место нашей гибели едва-ли кто сумеет вычислить точно. Хорошо, если б сумели найти в акватории разные плавающие от нас остатки, но это едва — ли, спасательное судно добралось бы через несколько суток, скорее всего ничего бы не обнаружили.

Спустя годы, после развала Советского Союза историки (обычно это такие профессиональные любители) будут ворошить тему загадочной гибели К-447, некоторые из них, опираясь на факт благополучного течения событий из последней радиограммы, скажут, что имело место искривление временного пространства, или найдут связь с Саргассовым морем. (Мы были значительно севернее).

Хорошо, что завод-изготовитель сдержал свои гарантийные обязательства. Отведённые им 60 секунд тогда точно уже все истекли.

Так как в вахтенном журнале я про всё это писать не стал, Командир Каленич П.Н.

и старший на выходе, начальник штаба нашей 41 («дикой») дивизии Шауров дали команду этот эпизод не показывать.

Юрий Андреевич Камакин в той автономке очень мучился болью где-то внутри. Говорил, что ливер замучил. Доктор ему таблетки давал, но страдания были заметные. Когда вернулись на базу, его на вертолёте отвезли в Ленинградский военно-морской госпиталь. Где-то, через неделю-другую умер он там от рака. Чудесный был человек, лучший командир БЧ-5 Северного Флота (это было признано). Обещал ко мне в Иваново приехать в гости, ему наш город и наши люди очень нравились, на ул. Громобоя сестра его двоюродная жила. От моего дома три трамвайных остановки.

 

Весёлый был мужик Камакин. Купил в отпуске наручные швейцарские часы «Адмирал», а когда узнал, что старпом Смирнов Альберт Иванович тоже при швейцарских часах, поспорил с ним на ящик коньяка при всех. На ночь их часы были на шкертике опущенные на глубину 45 метров у плавпирса.

Смирнов А.И. тоже умер потом.

Андрей Шаклеин, 2009 год    Shaclein@mail.ru